– Ну вот! – обиделся Гет. – А ещё говорил, что я твой самый лучший друг.

Гет даже не нашёл нужным прятаться в вентиляции и уполз через дверь. Наверняка на кухню.

Ужас, ужас, ужас. Смерть! Она ползёт за ним змеёю. Он сам змей – но она куда страшнее и могущественнее. Смерть. Она проникает с каждым вздохом в его огромное тело. Она впитывается его телом вместе с каждым глотком воды, с каждой съеденной крошкой. А есть хочется все время. Надо опять ползти на кухню и воровать из холодильника ветчину. Придётся есть эту отраву, хотя он и умрёт скоро от рака. Он это чувствует. Боли пронизывают все его огромное тело. Ну вот опять… Ах, мерзавцы, это кто-то раскидал кнопки на полу. Не иначе Постум. Он и не такую шуточку может устроить. Ну погоди, малец, я сумею с тобой посчитаться. Хорошо ещё что главный повар Палатина обожает анекдоты из жизни императоров, а Гет их знает множество – недаром он гений Тибура. Из-за этих анекдотов пару раз подгорали пироги. Но следы преступления нетрудно было замести: Гет их пожирал. Пока не узнал, что подгорелое тесто вызывает рак. Ужас!

Гет обвился вокруг колонны. Вверх, вверх, к капители, уцепиться, повиснуть, освободить хвост, затем вытащить вентиляционную отдушину. Теперь нырнуть внутрь. Отсюда есть прямая дорожка через триклиний на кухню. В триклинии сейчас никого, никто не услышит, как змей ползёт по вентиляционному ходу. Но Гет ошибся – в триклинии кто-то был. Растянулся на ложе неподвижно, уткнув лысую голову в подушку. И стол уставлен мясными рулетами, ветчиной, холодной телятиной. Гет высунулся из вентиляционной отдушины. Человек на ложе не шевельнулся. Наверняка заснул после сытной трапезы. Так ведь это Крул! Гет осторожно спустился вниз – огромное его тело шлёпнулось на пол. Змей бесшумно заскользил к столу. Аромат мясных блюд вызывал слюноизвержение. Крул по-прежнему не шевелился. Первым делом Гет очистил тарелку с мясными рулетами, потом принялся за колбасы и, наконец, – за ветчину. Когда все тарелки опустели, Гет отважился приблизиться к спящему. И тут только понял, что Крул уснул навсегда. Старик был мёртв. Немедленно сматываться! Не надо было быть гением, чтобы это понять. Если змея найдут здесь, в триклинии, то непременно обвинят в убийстве и прикончат без сожаления. А умирать было обидно, особенно после такого сытного ужина. От страха у змея душа ушла в нос. Гет обвил колонну и дополз до потолка, затем вытянул верхнюю часть туловища и попытался достать до вентиляционного отверстия. Не получилось – расстояние было слишком велико, мышцы не удержали туловище, и змей беспомощно повис вниз головой, раскачиваясь маятником. Не надо было столько жрать! Кажется, на эту тему есть Эзопова басня, любимая басня маленького императора. Гет сделал вторую попытку. Опять неудача. К тому же решётка вентиляционного отверстия сорвалась и грохнулась на пол.

– Эй, что там такое?! – воскликнул стоящий на часах преторианец. – Доминус Крул!

Сейчас он откроет дверь и ворвётся в триклиний. Змей соскользнул вниз, подлетел к двери и повернул ручку. Щёлкнул замок. Напрасно преторианец налегал с той стороны и колотил в дверь – не так-то просто выломать дверь во дворце Палатина.

Змей вновь вскарабкался наверх – теперь уже по другой колонне – и сделал последний отчаянный рывок. На этот раз он дотянулся до отверстия. В следующее мгновение он исчез в спасительной темноте.

«Хорошо все-таки, что я так сытно поел, – подумал змей. – Теперь несколько дней придётся не высовывать носа наружу, пока не уляжется шум из-за смерти Крула».

Обычно Бенит рано уходил из своего таблина, но при этом оставлял в окнах свет, чтобы люди думали, что он работает до утра, бодрствует над бумагами, решая судьбы Империи. Но в этот вечер он задержался на самом деле. Нужно было утвердить новую форму вигилов, рассмотреть нормы питания в больницах, а также разобрать ещё кучу жалоб со всей Империи. Бенит обожал во все вникать сам, не доверяя беспечным подчинённым. Он изматывал себя, он сил не жалел. И с другими был также жестоким и жёстким. Но ведь получалось! Когда это прежде был такой подъем, такое воодушевление в стране? И промышленность на подъёме, и рождаемость – тоже. И армия обожает Бенита. Все идёт отлично. Есть, правда, с десяток крикунов, которые утверждают, что все эти успехи – враньё. Но они во все времена говорят только мерзости. А вот было бы интересно посмотреть, что бы они сделали на месте Бенита? Как бы они выиграли битву за урожай? Или битву за рождаемость?

– Что это? – спросил он, выхватывая из вороха какую-то бумагу. – Я спрашиваю, что это? – Он протянул Асперу бумагу.

Тот глянул и криво усмехнулся:

– Новое предсказание Сивиллы. Уж не знаю, как оно и попало сюда, к тебе на стол, сиятельный.

– Сивиллины книги кончились.

– Вот именно. Теперь каждый предсказывает кто во что горазд. В каждом городе завелась своя Сивилла.

– И что же предсказывает эта?

– Что Рим падёт через три года.

– Это иерусалимские штучки. У них такая традиция. Раз в год предсказывать Риму падение. Я всегда говорил, что зря восстановили Храм и вернули вывезенные Титом сокровища. Раз уж мы их хапнули, незачем было отдавать назад. Золотой семисвечник очень бы неплохо смотрелся на моем столе. А это что за сообщение? «Необходимость создания бронетанковых войск». Кто это придумал? – Аспер пожал плечами и презрительно хмыкнул, давая понять, что предложение преглупейшее. – Представь подобный заголовок в вестнике. Кто купит такой вестник, а? «Рим нуждается»! Ха! Рим ни в чем не нуждается. Ну разве что в маленькой победоносной войне. Можно сейчас, а лучше года через три. Отыскать какого-нибудь слабенького противника и переломать ему кости.

Дверь распахнулась, и в таблин без доклада вошёл преторианец.

– Крул, – выдохнул он и запнулся.

– Что, Крул? Старик опять объелся? Пусть вызовут медиков из Эсквилинки и сделают ему промывание желудка.

– Медики уже здесь.

– Ну и… Что, плохо? – Бенит поднялся и вдруг, расшвыряв все бумаги, бегом кинулся из таблина. Преторианец и Аспер помчались за ним.

Крул, завёрнутый в белую тогу, лежал в триклинии. Медики стояли вокруг ложа, опустив головы.

– Что ж вы, безмозглые курицы, не могли спасти старика, а? – зарычал Бенит, глядя на раздутое белое лицо Крула.

– Он был уже мёртв, когда мы прибыли, – сказал один из медиков.

– Причём давно, – добавил спешно второй.

– Тогда пошли вон! – крикнул Бенит и, опустившись на колени рядом с ложем, взял в свои ладони руку старика. Она была ещё тёплой. Совсем чуть-чуть, но тёплой. Надо же, как долго остывает тело.

Бенит ткнулся лицом в живот старика и заплакал. Кто же будет теперь давать ему неоценимые советы? Кто? И уж точно никто на свете не будет так любить Бенита, как Крул.

Долго скрываться в вентиляции Гет не мог. Через час он вылез в таблине Постума и принялся поедать приготовленное для императора и его учителя печенье.

– Нельзя ли раздобыть на кухне для меня что-нибудь более существенное, чем эти засохшие бисквиты? – поинтересовался Гет.

– Сегодня на кухню лучше не заглядывать. И вообще никуда лучше не выходить, – сказал Постум. – Крул помер, Бенит в трауре, все будто с ума сошли. Зато меня на время оставили в покое.

– А как ты думаешь, почему он помер? – хитро прищурившись, спросил Гет.

– Жрал, как всегда, и подавился.

– А ты подумай. – Гет гордо вскинул голову.

– Ты его придушил? – ахнул Постум.

– Скажем так: я ему немного помог.

– Я знал, что он скоро умрёт, – сказал Постум. – От него воняло смертью. А он почему-то думал, что будет жить ещё много-много лет. Вот дурак!

– Смею вам напомнить, что убивать нехорошо, – кашлянув, заявил Кумий. – Опять же вы забыли знаменитую заповедь Сократа: «Нельзя отвечать несправедливостью на несправедливость…»

– Если бы твой Сократ минут десять пообщался с Крулом, он бы тут же заявил, что таких типов надо душить, и чем раньше, тем лучше, – осмелился не согласиться с Сократом Гет.