– А Карфаген? – спросил Элий, поднимая отяжелевшую голову. – Даже римские историки не признают Третью Пуническую войну справедливой.

– Все это закономерно. Да, можно было не так нахрапом, не так кроваво… Но вопрос лишь методов – не цели. Цель одна – единая Мировая Империя.

– Ты скажи, выходит, и Чингисхан невинен, стёрший с лица земли целые города. И опустевший Мерв с его сожжённой обсерваторией, и…

– Да, невинен. Все дело в том, что Рим прекратил свой рост. Рим остановился. Значит, кто-то другой тут же начал поход за создание Мировой Империи. И вот явился новый пузырь и стремится покрыть всю лужу. И пока пузырь растёт, кровь его не страшит. Лишь когда он остановится, когда увидит своё отражение и кровавую пену вокруг – тогда и ужаснётся. А ужаснувшись, – лопнет. Значит, нельзя ужасаться, надо лишь сделать выводы: впредь крови меньше. И только.

– И что будет, когда лужа будет закрыта полностью? – поинтересовался Платон, и глаза его блеснули.

– Небось записываешь мои мысли, как всегда? – усмехнулся Сократ. – Знаю, записываешь. И все перевираешь… ну ладно, слушай. Если поймёшь. Так вот, если у Мировой Империи сохранится воля к жизни и появится достаточная научная и экономическая база, она сделает новый скачок и ринется завоёвывать Галактику. Неведомо, сколько кораблей сгорит. Неведомо, сколько миров исчезнет, как исчез Карфаген. Но так будет. Или пузырь лопнет, и все захлебнётся в крови.

– Нет! – закричал Элий и сжал голову так, будто хотел раздавить её ладонями. – Все не так! Твоя теория – ложь. Рим – это культура и наука. Рим – это юстиция и право. Рим – это власть народа… Рим – это мечта богов.

– И Рим – это Мировая Империя. Империя, у которой есть мечта.

Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза.

– Налей, – потребовал Элий и протянул кружку.

Сократ безропотно подчинился и набулькал своей удивительной жидкости до краёв.

– Так не будет, не может быть… – прошептал Элий.

– А ты подумай над моими словами, Император. Ведь ты хочешь быть не просто Императором, а Марком Аврелием. Хотя на самом деле ты – Гай Гракх.

– Подожди! Подожди! – Элий пьяно повёл пальцем перед носом Сократа. – А боги это знают?

– Вот это мне неведомо. Ведь боги вечны. И значит, день ото дня одни и те же. И мысли у них одни и те же, и возможности – тоже. Представь писателя, который тысячу лет пишет свои библионы. Вообрази: сколько самоповторов, сколько схожих характеров, сколько одинаковых мыслей… Ничего нового, свежего. Так же и боги – всегда одни и те же. Только одни и те же. А наша жизнь краткая, да… Но никто из нас, никто не похож друг на друга… Даже если у нас одни и те же души. Разве я похож на прежнего Сократа? Или ты – на Гая Гракха? Нет… Хотя, пожалуй, Платон похож. Ну точная копия того, первого, – и Сократ подмигнул приятелю. – Так же яростен и непримирим.

– То, что ты говоришь, – это и есть будущее, в которое я должен заглянуть? Чем оно лучше прошлого? Ты ошибаешься, Сократ! И я знаю, в чем ты ошибаешься! – воскликнул Элий радостно и попытался вскочить. Но не смог – ноги его не держали. – Ты предлагаешь прошлое. Ты хочешь вернуться назад. Завоевание и кровь – это уже пройдено. Дорога назад – это великое ничто… Пытаясь вернуть или сохранить старое, можно выиграть минуту или час, но нельзя получить жизнь.

– Нет, мой друг, Сократ не ошибается. Даже мои любимые Афины, едва вошли в силу, стали вести себя как маленькая и наглая империя.

– Потому и проиграли… – сказал Элий.

– Они переоценили свои силы.

– Рим давно перестал быть империей. Это формальное название. Всего лишь имя. Титул. Осталась одна мечта…

– И значит – душа. Ты не можешь изменить его душу. Иначе Рим уже не будет Римом.

– Душу я не могу изменить, – согласился Элий. – Но мечту – могу.

Явилась сваха, обошла весь дом с веткой рябины, дабы отвести порчу. Справившись со столь важным делом, сваха велела взять кадки с рожью, ячменём и овсом и отнести наверх, в светлицу. Кадки поставили в головах и в ногах постели и воткнули в зерно свечи.

– Ты тоже должен жениться, – сказал Квинт Элию. – Почему ты не женишься вновь?

– Друг мой, в брачном договоре должно быть указано настоящее имя невесты. А как только оно будет указано, Бенит узнает…

– Он и так все знает, поверь старому фрументарию, я видел соглядатая, потом какая-то девица следила за твоей Летти. – Квинт усмехнулся. – Бенит все знает. Только он чего-то ждёт. Но я не знаю – чего.

ЧАСТЬ II

Глава I

Игры в Хорезме

Трион спал, и ему снился удивительный сон – будто он был императором и проводил Столетние игры. Он сидел в императорской ложе и смотрел, как на оранжевом песке амфитеатра Флавиев (тогда Колизей именовали только так) умирают гладиаторы. Его сын-подросток с плаксивым и капризным лицом издавал короткий смешок, когда кого-нибудь протыкали мечом и смертельно раненный человек корчился на песке, умирая. Триону нравился этот странный сон, потому что во сне он был императором. И власть его была почти абсолютной. Шаткой, но абсолютной.

Трион проснулся. Солнце ещё только взошло. Хорошее время дня. Хорошее время года. Подле Триона, подложив ладошку под щеку, спала смуглая девчонка. Она морщила брови во сне и тяжело вздыхала. Девчонка вчера залезла в лабораторию без спросу. Эти варвары такие любопытные. Наверняка хватила немалую дозу. Трион и сам постоянно облучался, хотя и носил освинцованный передник. Не хватало ему ещё спать с облучённой девчонкой. Надо отдать эту джагуну [37] , а самому приискать новую. Да чистенькую, не такую, с которой успел порезвиться целый тумен монголов.

Крестьяне – женщины и мужчины – сбегаются в бывшие сады шаха толпами. Жалкие перепуганные людишки, не знающие, как прокормиться. Они приходят за работой. И Трион даёт им работу. Они берут урановые стержни голыми руками. Когда ночь падает на землю быстро и внезапно, Трион видит зеленое свечение в комнатах лаборатории. Крестьяне тоже его видят. И останавливаются поглазеть, не ведая, какую опасность таит в себе этот свет. Когда у работника на руках появляются ожоги, Трион даёт очередному глупцу несколько медяков, мешочек муки, и он уходит, довольный, что сумел прожить несколько лишних дней. Уходит умирать. А к Триону являются новые и дерутся друг с другом за право работать.

Трион вышел в сад. Точно такие же чёрные кипарисы росли вокруг его дома в Риме. Наверное, этот сад вокруг бывшего дворца шаха – единственный уцелевший во всем Хорезме. На террасе сидел Корнелий Икел в синей, полинялой на спине и под мышками тунике. Бывший префект претория пил козье молоко из высокого стакана и просматривал записи в прошитом суровыми нитками самодельном кодексе.